Судя по оттискам на юридических и хозяйственных документах, по археологическим данным, а также и по количеству дошедших до нас экземпляров — представители самых ранных слоев: и жрецы, и писцы, и ремесленники, и земледельцы, т. е. печати принадлежали и создателям самой символико-философской концепции — представителям древней науки, и основной массе населения. Можно не сомневаться, что если для какого-либо жреца высшей категории борьба человеческого существа с животными и могла воплощать олицетворение сложной организации вселенной, символику сменяющихся явлений природы — дня и ночи, лета и зимы или вечную борьбу двух начал — добра и зла, жизни и смерти и т. д., то для простого пастуха бык и терзающий его лев были только быком и только львом, и главной его заботой было спасти быка от этого льва. И если, скажем, у ученого писца изображение нагого героя в струях воды и ассоциировалось с Апсу — первозданной стихией, побежденной новыми богами, то для какого-нибудь городского жителя это был просто дух-хранитель, который мог защитить от дурного глаза, от напасти, а в случае пренебрежения к нему навлечь болезнь или бедствие. Недаром печатей с изображением сцен безусловно символического характера в раннединастический период очень немного и они так резко выделяются среди основной массы. Амье объясняет это явление тем, что «граверы не заботились о том, чтобы представить систематически неинтересные для них изображения организации вселенной: их целью было изобразить гениев-покровителей» . Но резчики потому и не заботились об этом, что изображения эти были им (и массе населения) непонятны, что эти изображения для большей части жителей Двуречья имели другой смысл, более близкий и доступный, а о сложном философском подтексте они и не догадывались — он был создан искусственно и был им чужд.
Поэтому мы предлагаем толковать изображения «фриза сражающихся» исходя из наиболее вероятных представлений тех людей, А. П. Рифтин, указывая на отпечатки ногтя (§upru), а также кромки одежды (sissiktu), ставившихся на документах вместо печати, считает, что ноготь не полностью заменял печать именно потому, что отпечатки ногтя и оттиск кромки не имели индивидуального отличия . В старовавилонский период, которого касается А. П. Рифтин, печать действительно приобретает ряд новых, дополнительных значений. В частности, на печатях гораздо чаще вырезают имя владельца, чем в рассматриваемое время.
Сравните, например, мотив «запечатанный джинн» в арабских сказках «1001 ночи».
Редкие (особенно в ранне-династическую эпоху) цилиндры с изображениями явно символического характера, скорее всего, были личными печатями правителей, жрецов, писцов и т. д. и могли изготовляться по специальному заказу. Большинство же изображений со сценами охоты на хищников и диких животных, защиты домашнего скота и беззащитных животных от хищников, видимо, толковалось массой населения более просто и отвечало практическим требованиям, которые древние шумерийцы предъявляли к магии, т. е. желанию воздействовать на окружающий мир не только реальным, но также иррациональным путем.
Поэтому мы предлагаем толковать изображения «фриза сражающихся» исходя из наиболее вероятных представлений тех людей, А. П. Рифтин, указывая на отпечатки ногтя (§upru), а также кромки одежды (sissiktu), ставившихся на документах вместо печати, считает, что ноготь не полностью заменял печать именно потому, что отпечатки ногтя и оттиск кромки не имели индивидуального отличия . В старовавилонский период, которого касается А. П. Рифтин, печать действительно приобретает ряд новых, дополнительных значений. В частности, на печатях гораздо чаще вырезают имя владельца, чем в рассматриваемое время.
Сравните, например, мотив «запечатанный джинн» в арабских сказках «1001 ночи».
Редкие (особенно в ранне-династическую эпоху) цилиндры с изображениями явно символического характера, скорее всего, были личными печатями правителей, жрецов, писцов и т. д. и могли изготовляться по специальному заказу. Большинство же изображений со сценами охоты на хищников и диких животных, защиты домашнего скота и беззащитных животных от хищников, видимо, толковалось массой населения более просто и отвечало практическим требованиям, которые древние шумерийцы предъявляли к магии, т. е. желанию воздействовать на окружающий мир не только реальным, но также иррациональным путем.